Разговор с мумией
(Рейтинг +34)
Loading ...
направлены против большого пальца правой ноги. Был сделан надрез над
наружной os sesamoideum pollicis pedis [Сесамовидной костью большого пальца
ноги (лат.).] и тем самым обнажен корень musculus abductor [Отводящей мышцы
(лат.).] Снова наладив батарею, мы подействовали током на рассеченный нерв,
и тут мумия, ну прямо совершенно как живая, сначала согнула правое колено,
подтянув ногу чуть не к самому животу, а затем, выпрямив ее необыкновенно
сильным толчком, так брыкнула доктора Йейбогуса, что этот солидный ученый
муж вылетел, словно стрела из катапульты, через окно третьего этажа на
улицу.
Мы все en masse [Скопом (франц.).] ринулись вон из дома, чтобы
подобрать разбитые останки нашего погибшего друга, но имели счастье
повстречать на лестнице его самого, задыхающегося от спешки, исполненного
философическим пылом испытателя и еще более прежнего убежденного в
необходимости с усердием и тщанием продолжить наши опыты.
По его указанию, мы, не медля ни минуты, сделали глубокий надрез на
кончике носа испытуемого, и доктор, крепко ухватившись, притянул его в
соприкосновение с проводом.
Эффект — морально и физически, в прямом и переносном смысле — был
электрический. Во-первых, покойник открыл глаза и часто замигал, точно
мистер Барнс в пантомиме; во-вторых, он чихнул; в-третьих, сел; в-четвертых,
потряс кулаком под носом у доктора Йейбогуса; и в-пятых, обратившись к
господам Глиддону и Бакингему, адресовался к ним на безупречном египетском
языке со следующей речью:
— Должен сказать, джентльмены, что нахожу ваше поведение столь же
оскорбительным, сколь и непонятным. Ну, хорошо, от доктора Йейбогуса ничего
другого и не приходится ожидать. Он просто жирный неуч, где ему, бедняге,
понять, как нужно обращаться с порядочным человеком. Мне жаль его. Я его
прощаю. Но вы, мистер Глиддон, и вы, Силк, вы столько путешествовали и жили
в Египте, почти, можно сказать, родились там, вы, так долго жившие среди
нас, что говорите по-египетски, вероятно, так же хорошо, как пишете на своем
родном языке, вы, кого я всегда был склонен считать верными друзьями мумий,
— право же, уж кто-кто, а вы могли бы вести себя лучше. Вы видите, что со
мною возмутительно обращаются, но преспокойно стоите в стороне и смотрите.
Как это надо понимать? Вы дозволяете всякому встречному и поперечному
снимать с меня мои саркофаги и облачения в таком непереносимо холодном
климате. Что я, по-вашему, должен об этом думать? И наконец, самое вопиющее,
вы содействуете и попустительствуете этому жалкому грубияну доктору
Йейбогусу, решившемуся потянуть меня за нос. Что все это значит?
Естественно предположить, что, услышав эти речи, мы все бросились
бежать, или впали в истерическое состояние, или же дружно шлепнулись в
обморок. Любое из этих трех предположений напрашивается само собой. Я
убежден, что, поведи мы себя таким образом, никто бы не удивился. Более
того, честью клянусь, что сам не понимаю, как и почему ничего подобного с
нами не произошло. Разве только причину нужно искать в так называемом духе
времени, который действует по принципу «все наоборот» и которым в наши дни
легко объясняют любые нелепицы и противоречия. А может быть, дело тут в том,
что мумия держалась уж очень естественно и непринужденно, и потому речи ее
не прозвучали так жутко, как должны были бы. Словом, как бы то ни было, но
из нас ни один не испытал особого трепета и вообще не нашел в этом явлении
ничего из ряда вон выходящего.
Я, например, ничуть не удивился и просто отступил на шаг подальше от
египетского кулака. Доктор Йейбогус побагровел и уставился в лицо мумии,
глубоко засунув руки в карманы панталон. Мистер Глиддон погладил бороду и
поправил крахмальный воротничок. Мистер Бакингем низко опустил голову и
сунул в левый угол рта большой палец правой руки.
Египтянин посмотрел на него с негодованием, помолчал минуту, а затем с
язвительной усмешкой продолжал:
— Что же вы не отвечаете, мистер Бакингем? Вы слышали, о чем вас
спрашивают? Выньте-ка палец изо рта, сделайте милость!
При этом мистер Бакингем вздрогнул, вынул из левого угла рта большой
палец правой руки и тут же возместил понесенный урон тем, что всунул в
правый угол названного отверстия большой палец левой руки.
Так и не добившись ответа от мистера Б., мумия обратилась к мистеру
Глиддону и тем же безапелляционным тоном потребовала объяснений от него.
И мистер Глиддон дал пространные объяснения на разговорном египетском
языке. Не будь в наших американских типографиях так плохо с- египетскими
иероглифами, я бы с огромным удовольствием привел здесь целиком в исконном
виде его превосходную речь.
Кстати замечу, что вся последующая беседа с мумией происходила на
разговорном египетском через посредство (что касается меня и остальных
необразованных членов нашей компании) — через посредство, стало быть,
переводчиков Глиддона и Бакингема. Эти джентльмены говорили на родном языке
мумии совершенно свободно и бегло, однако я заметил, что временами (когда
речь заходила о понятиях и вещах исключительно современных и для нашего
гостя совершенно незнакомых) они бывали принуждены переходить на язык
вещественный. Мистер Глиддон, например, оказался бессилен сообщить
египтянину смысл термина «политика», покуда не взял уголек и не нарисовал на
стене маленького красноносого субъекта с продранными локтями, который стоит
на помосте, отставив левую ногу, выбросив вперед сжатую в кулак правую руку,
закатив глаза и разинув рот под углом в 90 градусов. Точно так же мистеру
Бакингему не удавалось выразить современное понятие «прорехи в экономике» до
тех пор, пока, сильно побледнев, он не решился (по совету доктора Йейбогуса)
снять свой новехонький сюртук и показать спину крахмальной сорочки.
Как вы сами понимаете, мистер Глиддон говорил главным образом о той
великой пользе, какую приносит науке распеленывание и потрошение мумий.
Выразив сожаление о тех неудобствах, которые эта операция доставит ему,
одной мумифицированной личности по имени Бестолковео, он кончил свою речь,
намекнув (право, это был не больше чем тонкий намек), что теперь, когда все
разъяснилось, неплохо бы продолжить исследование. При этих словах доктор
Йейбогус опять стал готовить инструменты.
Относительно последнего предложения оратора у Бестолковео нашлись
кое-какие контрдоводы идейного свойства, какие именно, я не понял; но он
выразил удовлетворение принесенными ему извинениями, слез со стола и пожал
руки всем присутствующим.
По окончании этой церемонии мы все занялись возмещением ущерба,
понесенного нашим гостем от скальпеля. Зашили рану на виске, перебинтовали
колено и налепили на кончик носа добрый дюйм черного пластыря.
Затем мы обратили внимание на то, что граф (ибо таков был титул
Бестолковео) слегка дрожит — без сомнения, от холода. Доктор сразу же
удалился к себе в гардеробную и вынес оттуда черный фрак наимоднейшего
покроя, пару небесно-голубых клетчатых панталон со штрипками, розовую, в
полоску chemise [Сорочку (франц.).] широкий расшитый жилет, трость с
загнутой ручкой, цилиндр без полей, лакированные штиблеты, желтые замшевые
перчатки, монокль, пару накладных бакенбард и пышный шелковый галстук. Из-за
некоторой разницы в росте между графом и доктором (соотношение было примерно
два к одному) при облачении египтянина возникли небольшие трудности; но
потом все кое-как уладилось и наш гость был в общем и целом одет. Мистер
Глиддон взял его под руку и подвел к креслу перед камином, между тем как
доктор позвонил и распорядился принести ему сигар и вина.
Разговор вскоре оживился. Всех, естественно, весьма заинтересовал тот
довольно-таки потрясающий факт, что Бестолковее оказался живым.
— На мой взгляд, вам давно бы следовало помереть, — заметил мистер
Бакингем.
— Что вы! — крайне удивленно ответил граф. — Ведь мне немногим больше
семисот лет! Мой папаша прожил тысячу и умер молодец молодцом.
Тут посыпались вопросы и выкладки, с помощью каковых было скоро
выяснено, что предполагаемая древность мумии сильно преуменьшена. Со времени
заключения ее в элейтиадские катакомбы прошло на самом деле пять тысяч
пятьдесят лет и несколько месяцев.
— Мое замечание вовсе не относилось к вашему возрасту в момент
захоронения, — пояснил Бакингем. — Готов признать, что вы еще сравнительно
молоды. Я просто имел в виду тот огромный промежуток времени, который, по
вашему же собственному признанию, вы пролежали в асфальтовых смолах.
— В чем, в чем? — переспросил граф.
— В асфальтовых смолах.
— А-а, кажется, я знаю, что это такое. Их, вероятно, тоже можно
использовать. Но в мое время употреблялся исключительно бихлорид ртути,
иначе — сулема.
— Вот еще чего мы никак не можем понять, — сказал доктор Йейбогус. —
Каким образом получилось, что вы умерли и похоронены в Египте пять тысяч лет
назад, а теперь разговариваете с нами живой и, можно сказать, цветущий?
— Если б я действительно, как вы говорите, умер, — отвечал граф, —
весьма вероятно, что я бы и сейчас оставался мертвым, ибо, я вижу, вы еще
совершенные дети в гальванизме и не умеете того, что у нас когда-то
почиталось делом пустяковым. Но я просто впал в каталептический сон, и мои
близкие решили, что я либо уже умер, либо должен очень скоро умереть, и
поспешили меня бальзамировать. Полагаю, вам знакомы основные принципы
бальзамирования?
— М-м, не совсем, знаете ли.
— Понятно. Плачевная необразованность! Входить в подробности я сейчас
-
Tweet
