Разговор с мумией
(Рейтинг +34)
Loading ...
не могу, по следует вам сказать, что бальзамировать — значило у нас в Египте
остановить на неопределенный срок в животном организме абсолютно все
процессы. Я употребляю слово «животный» в самом широком смысле, включающем
как физическое, так и духовное, и витальпое бытие. Повторяю, ведущим
принципом бальзамирования у нас была моментальная и полная остановка всех
животных функций. Иными словами, в каком состоянии человек находился в
момент бальзамирования, в таком он и сохраняется. Я имею счастье
принадлежать к роду Скарабея и поэтому был забальзамирован живым, как вы
можете теперь убедиться.
— К роду Скарабея? — воскликнул доктор Йейбогус.
— Да. Скарабей был своего рода наследственным гербом одной очень
знатной и высокой фамилии. Принадлежать к роду Скарабея означало просто быть
членом этой фамилии. Мои слова надо понимать фигурально.
— Но как это связано с тем, что вы остались живы?
— Да ведь у нас в Египте повсеместно принято было перед
бальзамированием трупа удалять внутренности и мозг. Одни только Скарабеи не
подчинялись этому обычаю. Следовательно, не будь я Скарабеем, я остался бы
без мозга и внутренностей, а в таком виде жить довольно неудобно.
— Я понял, — сказал мистер Бакингем. — Стало быть, все попадающиеся нам
цельные мумии принадлежали к роду Скарабея?
— Без сомнения.
— Я думал, — кротко заметил мистер Глиддон, — что Скарабей — один из
египетских богов.
— Из египетских богов? — вскочив, воскликнула мумия.
— Да, — подтвердил известный путешественник.
— Мистер Глиддон, вы меня удивляете, — произнес граф, снова усевшись в
кресло. — Ни один народ на земле никогда не поклонялся более чем одному
богу. Скарабей, ибис и прочие были для нас (как иные подобные существа для
других) всего лишь символами, media [Посредниками (лат.).] при поклонении
Создателю, который слишком велик, чтобы обращаться к нему прямо.
Наступила пауза. Потом доктор Йейбогус продолжил разговор.
— Правильно ли будет предположить на основании ваших слов, — спросил
он, — что в нильских катакомбах лежат и другие мумии из рода Скарабея,
сохранившие состояние витальности?
— В этом не может быть сомнения, — отвечал граф. — Все Скарабеи, по
случайности бальзамированные заживо, живы и в настоящее время. Даже среди
тех, кого забальзамировали нарочно, тоже могут отыскаться по недосмотру
душеприказчиков оставшиеся в гробницах.
— Не будете ли вы столь добры объяснить, что означает «забальзамировали
нарочно»? — попросил я.
— С великим удовольствием, — отозвалась мумия, доброжелательно осмотрев
меня в монокль, поскольку это был первый вопрос, который задал ей лично я. —
С великим удовольствием. Обычная продолжительность человеческой жизни в мое
время была примерно восемьсот лет. Крайне редко случалось, если не считать
экстраординарных происшествий, что человек умирал, не достигнув
шестисотлетнего возраста. Бывали и такие, что проживали дольше десяти сотен.
Но естественным сроком жизни считалось восемьсот лет. После того как был
открыт принцип бальзамирования, который я вам ранее изложил, нашим философам
пришла мысль удовлетворить похвальную людскую любознательность, а заодно
содействовать развитию наук, устроив проживание этого естественного срока по
частям с перерывами. Для истории, например, такой способ жизни, как
показывает опыт, просто необходим. Скажем, ученый-историк, дожив до пятисот
лет и употребив немало стараний, напишет толстый труд. Затем прикажет себя
тщательно забальзамировать и оставит своим будущим душеприказчикам строгое
указание оживить его по прошествии какого-то времени — допустим, шестисот
лет. Возвратившись через этот срок к жизни, он обнаружит, что из его книги
сделали какой-то бессвязный набор цитат, превратив ее в литературную арену
для столкновения противоречивых мнений, догадок и недомыслий целой своры
драчливых комментаторов. Все эти недомыслия и проч. под общим названием
«исправлений и добавлений» до такой степени исказили, затопили и поглотили
текст, что автор принужден ходить с фонарем в поисках своей книги. И, найдя,
убедиться, что не стоило стараться. Он садится и все переписывает заново, а
кроме того, долг ученого историка велит ему внести поправки в ходячие
предания новых людей о той эпохе, в которой он когда-то жил. Благодаря
такому самопереписыванию и поправкам живых свидетелей длительные старания
отдельных мудрецов привели к тому, что наша история не выродилась в пустые
побасенки.
— Прошу прощения, — проговорил тут доктор Йейбогус, кладя ладонь на
руку египтянина. — Прошу прощения, сэр, но позвольте мне на минуту перебить
вас.
— Сделайте одолжение, сэр, — ответил граф, убирая руку.
— Я только хотел задать вопрос, — сказал доктор. — Вы говорили о
поправках, вносимых историком в предания о его эпохе. Скажите, сэр, велика
ли в среднем доля истины в этой абракадабре?
— В этой абракадабре, как вы справедливо ее именуете, сэр, как правило,
содержится ровно такая же доля истины, как и в исторических трудах, ждущих
переписывания. Иными словами, ни в тех, ни в других нельзя отыскать ни
единого сведения, которое не было бы совершенно, стопроцентно ложным.
— А раз так, — продолжал доктор, — то поскольку мы точно установили,
что с момента ваших похорон прошло, по крайней мере, пять тысяч лет, можно
предположить, что в ваших книгах, равно как и в ваших преданиях, имелись
богатые данные о том, что так интересует все человечество — о сотворении
мира, которое произошло, как вы, конечно, знаете, всего за тысячу лет до
вас.
— Что это значит, сэр? — вопросил граф Бестолковее.
Доктор повторил свою мысль, но потребовалось немало дополнительных
объяснений, прежде чем чужеземец смог его понять. Наконец тот с сомнением
сказал:
— То, что вы сейчас мне сообщили, признаюсь, для меня абсолютно ново. В
мое время я не знал никого, кто бы придерживался столь фантастического
взгляда, что будто бы вселенная (или этот мир, если вам угодно) имела
некогда начало. Вспоминаю, что однажды, но только однажды, я имел случай
побеседовать с одним премудрым человеком, который говорил что-то о
происхождении человеческого рода. Он употреблял, кстати, имя Адам, или
Красная Глина, которое и у вас в ходу. Но он им пользовался в обобщенном
смысле, в связи с самозарождением из плодородной почвы (как зародились до
того тысячи низших видов) — в связи с одновременным самозарождением, говорю
я, пяти человеческих орд на пяти различных частях земного шара.
Здесь мы все легонько пожали плечами, а кое-кто еще и многозначительно
постучал себя пальцем по лбу. Мистер Силк Бакингем скользнул взглядом по
затылочному бугру, а затем по надбровным дугам Бестолковео и сказал:
— Большая продолжительность жизни в ваше время, да к тому же еще эта
практика проживания ее по частям, как вы нам объяснили, должны были бы
привести к существенному развитию и накоплению знаний. Поэтому тот факт, что
древние египтяне тем не менее уступают современным людям, особенно
американцам, во всех достижениях науки, я объясняю превосходящей толщиной
египетского черепа.
— Признаюсь, — любезнейшим тоном ответил граф, — что опять не вполне
понимаю вас. Не могли ли бы вы пояснить, какие именно достижения науки вы
имеете в виду?
Тут все присутствующие принялись хором излагать основные положения
френологии и перечислять чудеса животного магнетизма.
Граф выслушал нас до конца, а затем рассказал два-три забавных
анекдота, из которых явствовало, что прототипы наших Галля и Шпурцгейма
пользовались славой, а потом впали в безвестность в Египте так давно, что о
них уже успели забыть, и что демонстрации Месмера — не более как жалкие
фокусы в сравнении с подлинными чудодействиями фиванских savants [Мудрецов
(франц.).], которые умели сотворять вшей и прочих им подобных существ.
Тогда я спросил у графа, а умели ли его соотечественники предсказывать
затмения. Он с довольно презрительной улыбкой ответил, что умели.
Это меня несколько озадачило, но я продолжал выспрашивать, что они еще
понимают в астрономии, пока один из нашей компании, до сих пор не
раскрывавший рта, шепнул мне на ухо, что за сведениями на этот счет мне
лучше всего обратиться к Птолемею (не знаю такого, не слышал), да еще к
некоему Плутарху, написавшему труд «De facie lunae» [«О лике, видимом на
луне» (лат.).].
Тогда я задал мумии вопрос о зажигательных и увеличительных стеклах и
вообще о производстве стекла. Но не успел еще и договорить, как все тот же
молчаливый гость тихонько тронул меня за локоть и покорнейше попросил
познакомиться, хотя бы слегка, с Диодором Сицилийским. Граф же вместо ответа
только осведомился, есть ли у нас, современных людей, такие микроскопы,
которые позволили бы нам резать камеи, подобные египетским. Пока я
размышлял, что бы ему такое сказать на это, в разговор вмешался наш
маленький доктор Йейбогус, и при этом довольно неудачно.
— А наша архитектура! — воскликнул он, к глубокому возмущению обоих
путешественников, которые незаметно пинали его и щипали, но все напрасно. —
Посмотрите фонтан на Боулинг-грин у нас в Нью-Йорке! Или — если это
сооружение уж слишком величаво для сопоставления — возьмите здание Капитолия
в Вашингтоне!
И наш коротышка-лекарь пустился подробно перечислять и описывать
прекрасные линии и пропорции упомянутого сооружения. Только в портале, с
жаром восклицал он, имеется ни много ни мало как двадцать четыре колонны
пяти футов в диаметре каждая и в десяти футах одна от другой!
-
Tweet
