«Ты еси муж, сотворивый сие!»
которых никто и не подозревал, и хотя поиски продолжались непрерывно, днем и
ночью, почти целую неделю, все же никаких следов мистера Челноука обнаружить
не удалось. Впрочем, когда я говорю «никаких следов», не надо понимать меня
буквально, потому что какие-то следы, конечно, были. Путь несчастного
джентльмена удалось проследить по отпечаткам подков его лошади (на этих
подковах была особая метка) до определенного пункта, примерно в трех милях к
востоку от городка, на большой дороге, ведущей в соседний город. Здесь следы
сворачивали на глухую тропинку; она шла прямо через лес и снова выходила на
большую дорогу, сокращая путь примерно на полмили. Отпечатки подков привели
наконец к заболоченному озерку, скрывавшемуся в зарослях ежевики справа от
тропинки, и на берегу озерка все следы терялись. Заметно было, однако, что
здесь происходила какая-то борьба и, по-видимому, с тропинки в воду волокли
какое-то большое и тяжелое тело, гораздо больше и тяжелее человеческого. Дно
озерка дважды тщательно обшарили, но ничего не нашли, и горожане,
разочаровавшись и не веря в успех, уже готовы были отправиться дальше, когда
провидение внушило мистеру Душкинсу счастливую мысль спустить воду совсем.
Этот план был встречен возгласами одобрения и восторженными похвалами
проницательности и уму «старины Чарли». Так как многие запаслись лопатами на
случай, если придется выкапывать труп, воду отвели легко и быстро; и едва
лишь показалось покрытое илом дно, как на самой середине был обнаружен
черный бархатный жилет, в котором почти все присутствовавшие немедленно
признали часть одежды мистера Шелопайна. Жилет был весь изодран и испачкан
кровью, и сразу же нашлись люди, которые отчетливо помнили, что он был на
своем владельце в то самое утро, когда мистер Челноук отправился в город.
Нашлись и другие, готовые, в случае надобности, присягнуть, что той одежды,
о которой идет речь, на мистере Шелопайне в течение всей остальной части
столь памятного дня не было; но не оказалось никого, кто стал бы утверждать,
что хоть раз видел ее на мистере Шелопайне после исчезновения мистера
Челноука.
Дело принимало серьезный для мистера Шелопайна оборот, и, как
доказательство, неоспоримо подтверждающее возникшие против него подозрения,
было отмечено, что он побелел как стена, а на вопрос, может ли он что-нибудь
сказать в свое оправдание, не мог ответить ни слова. Вслед за тем немногие
друзья, которых еще не успел оттолкнуть его разгульный образ жизни, покинули
его, бежали все до одного и даже ухитрились перекричать старых и откровенных
врагов, требуя немедленного ареста преступника. Тем ярче засияло на этом
фоне великодушие мистера Душкинса. Он выступил с горячей и чрезвычайно
красноречивой защитой мистера Шелопайна и неоднократно ссылался на то, что
от чистого сердца простил этому несдержанному молодому джентльмену —
«наследнику достойного мистера Челноука» — оскорбление, которое он (молодой
джентльмен), бесспорно в пылу гнева, счел возможным нанести ему (мистеру
Душкинсу). Да, он искренне прощает его; и что касается его (мистера
Душкинса), то он никак не намерен доводить до крайности подозрения, которые
— увы, этого нельзя отрицать — возникли против мистера Шелопайна; он (мистер
Душкинс) сделает все, что в его силах, употребит весь тот скромный запас
красноречия, которым он располагает, для того, чтобы… чтобы… ну, скажем,
выставить в более благоприятном свете — насколько совесть ему позволит —
наиболее тяжелые детали этого и впрямь до крайности запутанного дела.
Мистер Душкинс продолжал в том же духе еще с полчаса, которые послужили
к вящему прославлению как его ума, так и сердца. Но ведь слова подобных
добряков так редко отвечают истинным их намерениям; охваченные самым горячим
желанием помочь другу, они теряют голову и окончательно запутываются во
всевозможных contre-temps {Здесь: недоразумениях (франц.).} и mal a
proposisms {Неуместных оговорках (франц.).} и таким образом — часто с самыми
лучшими намерениями — приносят делу несравненно больше вреда, чем пользы.
Так случилось и теперь, невзирая на все красноречие «старины Чарли».
Хоть он и не щадил своих сил, действуя в интересах заподозренного, все же,
по какой-то необъяснимой причине, каждое слово, слетавшее с, уст мистера
Душкинса и непреднамеренно, но вполне очевидно направленное к тому, чтобы
возвеличить оратора в глазах его слушателей, лишь укрепляло подозрения, уже
возникшие против того, чьим адвокатом он выступал, и разжигало ярость толпы.
Одним из самых досадных промахов, допущенных оратором, было упоминание
о том, что заподозренный — «наследник достопочтенного джентльмена старого
мистера Челноука». И в самом деле, раньше это никому и в голову не
приходило. Помнили только, что год или два назад дядя (у которого не было
никаких других родственников, кроме племянника) грозился лишить его
наследства, а потому все и всегда считали это дело решенным — очень уж
простодушны были граждане Рэттлборо. Но замечание, оброненное «стариной
Чарли», сразу же заставило их призадуматься и напомнило о том, что иногда
угрозы могут оказаться только угрозами, не больше. И сразу же встал вполне
естественный вопрос — cui bono? — вопрос, который еще более упрямо, чем
жилет, возлагал бремя страшного обвинения на плечи молодого человека. Здесь,
— так как я опасаюсь, что меня могут понять неправильно, — разрешите мне на
мгновение отвлечься: я хотел бы лишь заметить, что чрезвычайно лаконичная и
простая латинская фраза, которую я употребил, неизменно переводится и
истолковывается неверно. «Cui bono» во всех модных романах и вообще в
романах — например, у миссис Гор {1*} (автора «Сесила»), особы, которая
приводит цитаты на всех языках, от халдейского до наречия племени чикасо
{2*}, и в своих систематических занятиях по необходимости пользуется
услугами мистера Бекфорда {3*}, — во всех, повторяю, модных романах, от
Вулвера и Диккенса {4*} до Зашибигрош и Эйнсворта {5*}, два коротеньких
латинских слова cui bono переводятся «с какой целью?» или (будто это quo
bono) «чего ради?» А между тем их подлинное значение — «в чью пользу». Cui —
кому, bono — на благо? Это чисто юридическая формула, и применяется она как
раз в делах, подобных описываемому нами, — когда вероятный субъект деяния
устанавливается в зависимости от вероятной выгоды, которую может принести
тому или иному лицу совершение этого деяния. И вот, в данном случае, вопрос
cui bono бросал весьма густую тень на мистера Шелопайна. Его дядя, составив
завещание в его пользу, потом начал грозить ему лишением наследства. Но
угроза не была выполнена: старое завещание, по-видимому, изменено не было.
Если бы оно было изменено, единственным возможным мотивом для убийства могла
бы оказаться обычная жажда мести: однако даже в этом случае злое чувство
могло бы уступить надежде вновь снискать благосклонность дяди. Но коль скоро
завещание осталось неизменным, а угроза изменить его продолжала висеть над
головою племянника, тут уж сразу становился очевидным самый сильный из всех
возможных стимулов к зверской расправе.
Именно так и порешили, выказав при этом свою глубочайшую
проницательность, достойные граждане Раттлборо.
В соответствии с этим мистер Шелопайн был немедленно арестован, и
толпа, еще немного поискав и порыскав, отправилась домой, держа своего
пленника под стражей. По пути, однако, открылось новое обстоятельство,
укрепившее прежние подозрения. Кто-то увидел, как мистер Душкинс, который, в
силу ревностного своего усердия, все время держался немного впереди
остальных, вдруг пробежал несколько шагов, нагнулся и, по-видимому, поднял
какой-то небольшой предмет, лежавший в траве. Заметили также, что, быстро
осмотрев этот предмет, он попытался, правда довольно неуверенно, спрятать
его в карман сюртука; но эта попытка была, как я уже сказал, обнаружена и,
разумеется, предупреждена. Тут-то и выяснилось, что находка мистера Душкинса
— не что иное, как испанский нож, в котором не меньше десятка свидетелей
сразу же опознали вещь, принадлежащую мистеру Шелопайну. Более того: на
рукоятке были выгравированы его инициалы. Нож был раскрыт, и лезвие
испачкано кровью.
Виновность племянника не вызывала больше сомнений, и, немедленно по
прибытии в Рэттлборо, он был доставлен к следователю для допроса.
Здесь дело снова приняло, крайне неблагоприятный оборот. Арестованный,
в ответ на вопрос, где он находился в то утро, когда исчез мистер Челноук,
имел дерзость подтвердить, что в то самое утро он охотился с ружьем на
оленей неподалеку от озерка, в котором, благодаря сообразительности мистера
Душкинса, был обнаружен запятнанный кровью жилет.
Тут вышеозначенный джентльмен выступил вперед и со слезами на глазах
попросил разрешения дать показания. Он заявил, что непреклонное чувство
долга, которое он питает по отношению к своему творцу, а равно и по
отношению к своим собратьям здесь, на земле, не позволяет ему долее хранить
молчание. До сих пор искренняя привязанность к молодому человеку (несмотря
на последнюю его резкую выходку, направленную против него, мистера Душкинса}
заставляли его строить всевозможные гипотезы, какие только могло подсказать
воображение, чтобы как-нибудь объяснить то, что представлялось
подозрительным в обстоятельствах, столь решительно говоривших против мистера
Шелопайна; но эти обстоятельства становятся теперь слишком убедительными…
слишком обличающими; он не станет больше колебаться, — он расскажет все, что
знает, хотя его (мистера Душкинса) сердце от столь горестного усилия готово
-
Tweet