«Ты еси муж, сотворивый сие!»
(Рейтинг +7)
Loading ...
разорваться. Далее он утверждал, будто во второй половине дня накануне
отъезда мистера Челноука в город этот достойный старый джентльмен в его
(мистера Душкинса) присутствии намекнул своему племяннику, что завтрашнюю
поездку он предпринимает для того, чтобы положить в «Сельскохозяйственный и
промышленный банк» чрезвычайно крупную сумму; при этом упомянутый мистер
Челноук прямо и недвусмысленно объявил упомянутому племяннику о своем
бесповоротном решении уничтожить прежнее завещание и не оставить ему ни
гроша. Он (свидетель) далее торжественно призвал обвиняемого ответить,
являются или не являются его (свидетеля) показания, которые он только что
дал, истиной во всех своих существенных подробностях. К великому удивлению
всех присутствующих, мистер Шелопайн открыто признал, что все это — истина.
Тогда следователь счел своим долгом отправить двух констеблей с наказом
обыскать комнату, которую занимал обвиняемый в доме своего дяди. Констебли
не замедлили вернуться и принесли с собой знакомый многим коричневый кожаный
бумажник, оправленный узкой полоскою стали, с которым старый джентльмен не
расставался вот уже много лет. Однако его драгоценное содержимое исчезло, и
следователь безуспешно старался выпытать у арестованного, на что он
употребил деньги или куда он их спрятал, — мистер Шелопайн упорно утверждал,
что знать ничего не знает. Констебли обнаружили также, под матрасом
несчастного, рубашку и шейный платок — оба помеченные его инициалами и оба
пропитанные кровью жертвы.
При таком-то стечении обстоятельств было доставлено известие, что
лошадь убитого только что пала в своем стойле от раны, которую получила в
памятный для всех день, и мистер Душкине высказался в том смысле, что должно
учинить немедленное post mortem {Посмертное (лат.).} вскрытие животного —
быть может, удастся обнаружить пулю. Так и сделали, и вот, словно для того,
чтобы рассеять последние сомнения в виновности арестованного, мистеру
Душкинсу, после долгого исследования грудной полости лошади, удалось найти и
извлечь пулю; — весьма необычные размеры ее, как было установлено
экспертизой, в точности совпадали с калибром ружья мистера Шелопайна: с
другой стороны, ни у кого в городке и его окрестностях не было второго ружья
с таким же стволом. Но и это еще не все: на пуле оказалось подобие трещинки
или бороздки, проходившей под прямым углом к обычному шву: расследование
показало, что бороздка эта как раз соответствует случайной неровности или
выступу в литейной форме, принадлежавшей — по его собственному признанию —
обвиняемому. Осмотрев найденную пулю, следователь отказался выслушивать
дальнейшие показания и тут же объявил, что арестованный будет предан суду.
Он решительно отклонил просьбу выпустить мистера Шелопайна на поруки, хотя
мистер Душкинс весьма горячо протестовал против такой суровости и вызвался
даже внести в залог любую сумму, какую только потребуют власти. Впрочем,
великодушие «старины Чарли» вполне соответствовало общему характеру его
поведения, доброжелательству и рыцарской любезности, от которых он ни разу
не отступал за все время своего пребывания в Рэттлборо. В данную минуту этот
достойный человек был до такой степени увлечен порывом чрезмерно горячего
сострадания, что, изъявляя намерение взять на поруки своего юного друга,
видимо, совсем забыл, что у него самого (мистера Душкинса) нет и гроша за
душой.
Дальнейшее развитие событий предугадать нетрудно. Когда мистер
Шелопайн, под громкие проклятия всего Рэттлборо, предстал перед судом во
время ближайшей сессии, цепь косвенных улик (ставшая еще нерасторжимее в
силу некоторых дополнительных порочащих фактов, утаить каковые от
блюстителей правосудия мистеру Душкинсу помешала его необычайно чужая
совесть) была признана до такой степени исчерпывающей и столь убедительной,
что присяжные, не покидая своих мест немедленно вынесли вердикт: «Виновен в
убийстве при отягчающих вину обстоятельствах». Вскоре вслед за тем
несчастный выслушал смертный приговор и был препровожден в окружную тюрьму,
где ему предстояло ожидать неумолимого возмездия.
А тем временем «старина Чарли Душкинс» за благородное свое поведение
сделался особенно дорог честным гражданам Рэттлборо. Он стал в десять раз
популярнее, чем раньше. И, вполне естественно, в ответ на гостеприимство,
которое ему оказывали, он волей-неволей должен был отказаться от строжайшей
бережливости, на которую до сей поры его обрекала бедность; в его доме стали
весьма часты маленькие reunions {Сборища (франц.).}; на них царили шутка и
веселье… разумеется, слегка омраченные мелькающими подчас воспоминаниями о
тяжкой и печальной участи, которая угрожала племяннику незабвенного друга
нашего хлебосольного хозяина.
В один прекрасный день сей великодушный старый джентльмен был приятно
изумлен, получив письмо следующего содержания:
Чарлзу Душкинсу, эскв.,
Рэттлборо. От С., Т., Г. и Ко
Шат. Мар. — А — э 1. — 6 дюж. бутылок
(1/2 гросса)
«Чарлзу Душкинсу, эсквайру.
Дорогой сэр! В соответствии с заказом, сделанным нашей фирме около двух
месяцев назад нашим уважаемым клиентом мистером Барнабасом Челноуком, имеем
честь отгрузить сегодня утром в Ваш адрес двойной ящик шато-марго марки
«Антилопа» с лиловой печатью; номер и маркировку ящика см. на полях.
Остаемся, сэр,
готовые к услугам
Свиноу, Тиноу, Глиноу и Ко
Город —, 21 июня, 18—
P. S. Ящик будет доставлен Вам фургоном на следующий день после
получения настоящего письма. Просим засвидетельствовать наше почтение
мистеру Челноуку.
С., Т., Г. и Ко»
Дело в том, что мистер Душкинс после смерти мистера Челноука оставил
всякую надежду когда-нибудь получить обещанное шато-марго, а потому, получив
его теперь, усмотрел в этом некий дар, ниспосланный ему провидением.
Охваченный неудержимой радостью, он решил дать назавтра petit souper
{Скромный ужин (франц.).} и пригласил большую компанию друзей, чтобы вместе
распить дар старого доброго мистера Челноука не то чтобы он упомянул
«доброго мистера Челноука», приглашая к себе гостей, — нет, он долго думал и
решил вовсе не упоминать об этом. Если память мне не изменяет, он и словом
не обмолвился о том, что получил шато-марго в подарок. Он просто попросил
друзей помочь ему распить винцо замечательного качества и с тончайшим
букетом, которое он выписал из города несколько месяцев назад и которое
завтра должно прибыть. Я часто недоумевал, почему старина Чарли решил
скрыть, что это вино — подарок его старого друга, но так и не мог понять
толком соображений, заставлявших его хранить молчание, хотя какие-то высокие
и весьма великодушные соображения у него, бесспорно, были.
Наконец наступило завтра, и в доме мистера Душкинса собралось
многочисленное и в высшей степени респектабельное общество. Тут было чуть не
полгорода (и я в том числе), но час шел за часом, гости уже успели самым
усердным образом воздать должное роскошному ужину, которым их угостил
«старина Чарли», а шато-марго, к великому огорчению хозяина, все еще не
появлялось. Но в конце концов оно все-таки прибыло — чудовищно огромный
ящик, смею вас заверить, — и так как настроение у всех присутствовавших было
преотличное, nem. con. {Единогласно (лат.).} решили поставить ящик на стол и
вскрыть немедленно.
Сказано — сделано. Я тоже приложил руку, и в мгновение ока мы водрузили
ящик на стол, посреди бутылок и стаканов, немалое число которых было
перебито в ходе этой операции. Тут «старина Чарли», изрядно пьяный и
раскрасневшийся, с комически важным видом занял место во главе стола и
принялся неистово колотить по столу графином, призывая собравшихся соблюдать
порядок «при церемонии вскрытия сокровища».
После нескольких громогласных призывов к спокойствию оно было наконец
полностью водворено и, как нередко бывает в подобных случаях, воцарилась
глубокая и многозначительная тишина. Меня попросили поднять крышку, и я,
разумеется, согласился с величайшей охотой. Я всунул в щель долото и только
успел несколько раз легонько стукнуть по нему молотком, как вдруг доски
отскочили и в тот же миг из ящика стремительно поднялся и сел прямо перед
хозяином, весь покрытый пятнами и запекшейся кровью, уже начавший
разлагаться труп убитого мистера Челноука; секунду-другую он пристально и
скорбно глядел своими потухшими, тронутыми тлением глазами в лицо мистера
Душкинса, потом медленно, но отчетливо и выразительно проговорил: «Ты еси
муж, сотворивый сие!» {6*} и, словно до конца удовлетворенный своим деянием,
перевалился через край ящика, разметав по столу руки.
То, что за этим последовало, не поддается никакому описанию. Свалка у
дверей и окон была невообразимая, и немало крепких мужчин буквально чувств
лишились от ужаса. Но после того как первый, безумный, неистовый взрыв
страха миновал, все взоры обратились к мистеру Душкинсу. Проживи я и тысячу
лет, мне не забыть выражения смертной муки, застывшего на этом белом как мел
лице, еще так недавно пылавшем от вина и от упоения своим торжеством.
Несколько минут он сидел неподвижно, будто мраморное изваяние; пристальный
взгляд его остановившихся глаз был, казалось, обращен внутрь и погружен в
созерцание его собственной жалкой и преступной души. Наконец, словно
возвращаясь в этот мир, глаза его сверкнули каким-то неожиданным блеском;
-
Tweet
